(Выпуск 9 — Давид Кривицкий. Концертные этюды и фантазии)
В мире компакт-дисков, казалось, уже ничто не может удивить. И все же.
На прилавках с музыкальными изданиями появились небывалые ранее CD. Будто для того, наверное, чтобы удивлять. Уже несколько лет назад была замечена серия альбомов под общим названием «Два века фортепианного этюда. Антология XVIII-XXв.в.». Она получила немало отзывов прессы и видных музыкантов. Привлекает прежде всего размах охвата истории этюдного жанра – от И.С.Баха, М.Клементи и М.Шимановской до К.-Ш.Сорабджи, Д.Кривицкого и Н.Капустина.
На нашей памяти, пожалуй, не найдется профессионального пианиста, взявшегося одновременно решить две задачи. Первая — показать в одном проекте звучащую историю жанра фортепианного этюда. Вторая задача – ознакомить с современными электронными роялями в их краткой исторической ретроспективе. В мире звукозаписи аналога российскому проекту Антологии этюдов нет.
Цифровой рояль не так давно вошел в нашу жизнь, чаще всего в виде пианино. И здесь тот же удивляющий нас парадокс XХI века: рояль в корпусе пианино (?!). Но мало кто, в сущности, представляет себе художественные возможности нового инструмента, в особенности, музыкально-электронные технологии последних лет.
Студия цифрового фортепиано PDS (Piano Digital Studio), представившая этот уникальный проект, существует около двадцати лет. Ее основатель пианист, выпускник Московской консерватории проф. Константин Цатурян исследует новые рояли. Профессор уверен, что цифровой клавир будто специально создан для записи фортепианных произведений, а не только для тихой домашней игры на нем.
Уже вышло несколько выпусков этой серии. Они узнаваемы по серийному дизайну альбомов. Многостраничные буклеты солидно выглядят, изданы в виде книжек с несколькими дисками, содержат интересную информацию. Сам исполнитель во всех своих альбомах, в различных журналах увлеченно рассказывает о новом инструментарии, об исполняемых произведениях. Все издания иллюстрированы цветными и черно-белыми фотографиями. В каждом альбоме указываются предыдущие и последующие выпуски. Упоминаются рояли, на которых записаны целиком авторские сборники.
Очередной Девятый выпуск Антологии посвящен памяти московского композитора Давида Кривицкого (1937-2010).
Вот уже полвека музыка Кривицкого звучит на концертах и дисках, по радио и телевидению. Ее играли выдающиеся солисты и дирижеры. Его музыка сопровождала яркие театральные и телевизионные спектакли, фильмы с именитыми советскими артистами. Плодовитый автор оставил нам огромное наследие — более двух тысяч сочинений в самых разных жанрах, для многих сольных инструментов, от виоль д`амур и фортепиано до баяна и балалайки.
Цикл «Шесть концертных этюдов» композитора представлен на новейшем виртуальном цифровом рояле «Pianoteq» с его неповторимым футуристическим звучанием. Это детище французской фирмы Modartt (г.Тулуза, версия 2013 года) получившее всемирное признание. Особо отмечен «Pianoteq» пианистами высшей лиги. Легендарный интерпретатор Альфред Брендль, один из плодовитых студийных пианистов Австрии, с восторгом отзывается об этом электронном фортепиано и его фантастических возможностях.
Этюды Кривицкого отличает своеобразная техника композиции, уникальный внутренний образный мир – мир глубинных неосознаваемых состояний человека. Быть может, именно эта особенность оказалась интересной, неожиданной для пианиста. Можно лишь предположить, что этот «вызов» новой музыки определил его выбор. В статьях самого исполнителя, в его заметках к диску читаем: «Очень трудно найти им аналогию во всей истории развития этюдного жанра — от Клементи, Шопена, Листа, Шумана в XIX веке до Рахманинова, Скрябина, Прокофьева, К.Шимановского, Бартока в ХХ столетии. Мы не найдем аналогии миниатюрам Кривицкого и в этюдах нашего времени — Н.Капустина, Кейджа, Юн Исана, Лигети, Сорабжи». Произведения перечисленных авторов также входят полными собраниями в обширный список Антологии этюда.
Миниатюры Кривицкого являют оригинальное звуковое пространство и потаенный смысл музыки. Они непросты для исполнения на обычном рояле. Слушая исполнение на цифровом рояле, можно почувствовать фантазийный облик звучания и краски нюансов исполнения в широком динамическом диапазоне. Хотя привычные для нас оценки зачастую вторгаются в работу слушателя, создают помехи восприятию «с первого раза». Новизна музыки плюс инновации электронного инструмента – не слишком ли серьезное сочетание для одноразового прослушивания? Ответ прост: это испытание воли и привычек. Ведь для компетентного слушателя привычно «расслабленное» эмоционально-интеллектуальное восприятие. Но в новой ситуации предполагается более глубокое, встречное, творческое участие слушателя. Музыка Кривицкого дает большой простор для внимающей ей фантазии.
Меня «зацепили» две миниатюры, с которых можно было бы начать такую слушательскую работу.
Этюд «Тишина» (Silenzio) – это, действительно, маленький эзотерический шедевр. Он скорее выражает, чем изображает тишину. И тишина ли то, что выражается электронными звуками. Может показалось, что пианист пользуется забытым приемом — атакой одиночного звука на пианиссимо. Скажем прямо – редкая и сложная техника, трудно достижимая на обычном фортепиано. А тут, в звукописи, на одной ноте мы слышим изменения, подобные мерцанию и вспышке. Возникает явный образ внутреннего беспокойства, когда совершаются мгновенные переходы в противоположные по знаку эмоциональные состояния. Атака звука на ppp – тонкое акустическое явление. И вдумчивый пианист использует его как художественное средство «сономузыки». В свое время это делал авангардист Джон Кейдж. При этом имени у многих может возникнуть ассоциация с иной тишиной, с его известным перформансом под названием «4`33«». И возникнет, надо сказать, совсем не к месту. Потому что, зачем в наши дни изобретать «сонорояль», препарируя обычный «Стейнвей», когда сегодня есть целая «фабрика» разных фортепиано под названием «Pianoteq».
Вторая миниатюра-шедевр, захватившая мое внимание, называется «Маленькая фантазия с нидерландской темой». Сочинение это необыкновенно лирично и классично. Выполнено с необычной, захватывающей драматургией. Слушатель, помещенный с самого начала в глубины подсознательного, внезапно слышит поднимающуюся из этих глубин чудесную мелодию — Его мелодию, которая столь же неожиданно пропадает, как и появляется. Так же внезапно, как мысль, как чувство, как желание, из океанских глубин подсознания возникает еще более яркая, эротически грациозная Её мелодия, символ молодой звезды на небосклоне. И Ей не суждено долго светить. Завершается череда устремлений вечной темой — темой грустной нидерландской песни. Красочность и тембровое разнообразие звучания заставляют вновь и вновь возвращаться к пьесе. Пианист выстроил эту фантазию с изумительной явью и тонким звуковым реализмом.
Рассказывают, что миниатюра с интересом была встречена на Фортепианном конкурсе в Саратове, где ее исполнитель получил Гран при. Председатель жюри, проф. В.Носина (Академия им.Гнесиных) дала свой комментарий в буклете CD-альбома: «Эта пьеса – исповедь прекрасной страждущей души… Она говорит языком человеческого сердца о предчувствиях и сомнениях, о безмерном восторге и трагическом сломе, о хрупкой чистоте и беспечальности нездешнего мира… Несмотря на лаконичную форму, пьеса масштабна, ибо композитору открыты множественные миры бытия. Тончайшая психологическая жизнь этой прекрасной музыки, удивительная искренность интонаций созвучны каждому слушателю. Я сама не ожидала, что успех пьесы будет столь бесспорен, и она станет неизменно вызывать восторженную реакцию публики».
Не могу не упомянуть старинный жанр «музыкального приношения» в работах Кривицкого. Композитор обращался к нему довольно часто, создав целую галерею портретов современников. Одно из таких приношений — «Импровизация на тему телефонного номера». Оно также воплощено на диске. «В данном случае это музыкально зашифрованный номер домашнего телефона моего друга Юрия Николаевича Холопова, — поясняет композитор в буклете. — Пьеса — своеобразный портрет, где телефонный номер лишь повод напомнить о приверженности Холопова к строгой рационализации в анализе музыки, о его интересе к авангарду ХХ века».
Современный «альтернативный пианист» (так называет себя исполнитель диска) начинает воссоздание нотированной музыки с разработки «индивидуального проекта». В его основе электронный звуковой материал в виде «палитры звуков», создание на ее основе «своего рояля», а также выработка «особой техники игры» на цифровой клавиатуре. Придуманный пианистом звук задает формообразование «исполнительского текста». И тогда мы имеем не звукозапись исполнения, а звукопись. Такая работа ассоциируется у него со светописью в фотографии или с творчеством живописца за мольбертом с палитрой готовых красок.
Основная идея авторской Студии цифрового фортепиано – это путь сопряжения современных высоких технологий и интерпретации фортепианного произведения, воплощенного в звукописи. Вот почему в новом веке придется говорить не только о звукозаписи, но и о звукописи!
О цифровом рояле можно говорить разное. Он может нравиться или не нравиться. Его можно понимать или не воспринимать, впрочем, как и обычный рояль. Одно бесспорно: Константин Цатурян берется за сложные профессиональные проекты. Ему выпало непростое время, когда электронное фортепиано переживает самый трудный период становления. Пианист работает, в общем-то, на малоизвестном, глубоко не освоенном нами современном инструменте. И делает это с энтузиазмом подлинного профессионала — пионера своего дела.
Наталья Щербинина, член СК России,
член Союза журналистов РФ
Two Centuries of Piano Etudes. Vol.9 Два века фортепианного этюда. Антология XVIII—XXв.в. Вып. 9. Давид Кривицкий. Концертные этюды и фантазии. Innovation Technologies, PDS, PE-CD022. Kostya Tsatour, Digital Grand Piano — Pianoteq 5.01 (Modartt, 2013). TT:38:05. Буклет 30 страниц на англ., рус.яз.
В Москве состоялся фестиваль «Дни музыки Давида Кривицкого». В этом году известному композитору могло бы исполниться 75 лет.
Встречи с ним — могучим, сильным духом человеком — казались счастьем, но и оставляли чувство боли одновременно. Когда-то молодого композитора внезапно сразил тяжелейший недуг, и более двадцати лет он не мог передвигаться. Жизнь, казалось, сузилась до периметра рабочего кабинета. Вместо шумных дискуссий — редкие встречи с забежавшими друзьями. Но Давид Кривиц-кий, подобно герою «Доктора Фаустуса», открыл в себе особый дар — выстроить новый мир и свои с ним отношения. Его главным собеседником стала музыка.
Вечное противостояние Жизни и Смерти, «таинственная близость между страстью и смертью» стали известны ему, как никому другому. Но самое удивительное (чего уже и не встретить) заключалось в том, что он оставался романтиком, оптимистом. В годы, когда вполне здоровые и успешные люди сводили свое творчество к иллюстрациям депрессивных впечатлений, музыка Кривицкого поражала энергией добра, радостью познания и полнилась почти библейской благодарностью за каждый прожитый день.
Наследие Кривицкого — более 3000 опусов (его имя занесено в Книгу рекордов планеты — «Русский Гиннесс»), они разнообразны по жанрам (оперы «Доктор Живаго» по Пастернаку и «Черный обморок» по Набокову; балеты «Рафаэль де Валантен», вдохновленный Бальзаком, и «Пышка» по Мопассану), 7 симфоний, более 30 инструментальных конвертов, камерная ансамблевая музыка…
Его сочинения в разные годы исполняли крупнейшие музыканты — в России и за границей, их высоко ценили специалисты и искушенные меломаны, знатоки современного искусства. Сегодня же музыка Кривицкого возвращается к широкой слушательской аудитории. В Москве завершился фестиваль «Дни музыки Давида Кривицкого». В Прокофьевском зале Музея музыкальной культуры имени Глинки в концерте Ауе Мапа произведения, созданные в разные годы под впечатлением католической молитвы, сложились в три образа «Девы благодатной» (готически-витражный дуэт для органа и меццо-сопрано, барочная экспрессия трио, где к голосу и органу присоединилась скрипка, и развернутая вокально-инструментальная «сцена»).
Камерные сочинения составили вечер «Классические розы» в Онегинском зале Дома-музея К.С. Станиславского. В той самой гостиной, где великий режиссер репетировал оперу «Евгений Онегин», прозвучали сочинения, вдохновленные русской литературой: изысканный цикл «Апофеоз сонету» на стихи Брюсова, три мелодекламации на стихи русских поэтов в исполнении друга и коллеги композитора Сергея Яковенко и внука, студента Московской консерватории Михаила Кривицкого.
В Малом зале консерватории концертом «Единство противоположностей» завершилась э та музыкальная «трилогия». В программе три мировые премьеры: Дуэт для скрипки и виолончели, Концертная симфония № 1 для скрипки, виолончели, семи скрипок, шести виолончелей, органа и ударных. А также Концерт СотсИепйа оррозИогит, где противоположности органа (Евгения Кривицкая) и. рояля (Татьяна Полянская) сцементировали два струнных оркестра Госкапеллы под мастерским руководством маэстро Валерия Полянского. Прозвучали и изысканные консорты для редких тембровых составов — семейства флейт и скрипок (Кривицкий любил и умел скрещивать голоса инструментов). Концерты состоялись при поддержке Союза московских композиторов и Проекта «Открытая сцена-2012» и доказали, что жизнь музыканта не закончилась с его уходом. Напротив — она впереди.
13 марта в 19.00 в Прокофьевском зале Центрального музея музыкальной культуры им. М.И. Глинки состоится концерт-открытие фестиваля «Дни музыки Давида Кривицкого. К 75-летию со дня рождения», проходящий в рамках проекта «Открытая сцена» Департамента культуры г. Москвы.
Первый вечер — «Ave Maria» — включает вокальные, органные и оркестровые сочинения композитора Давида Кривицкого (1937-2010). Текст знаменитой католической молитвы «Ave Maria» трижды вдохновил автора, нашедшего разные музыкальные решения для воплощения образа «Девы благодатной». Также в программе прозвучит Концерт для флейты и струнного оркестра, где соединяются идеи старинного барочного состязания солиста и оркестра, и экспрессия века Романтизма. Сам композитор неоднократно подчеркивал, что среди всех катаклизмов повседневности музыка должна нести красоту людям.
Партнером фестиваля стала Государственная академическая симфоническая капелла России (художественный руководитель и главный дирижер – В.Полянский). В концерте участвуют: солисты ГАСК России: Анна Пегова (сопрано), Андрей Кудрявцев (скрипка), Нина Куприянова (арфа); солистка Большого театра России Светлана Шилова (меццо-сопрано); Наталья Белоколенко (флейта), Евгения Кривицкая (орган), а также Камерный оркестр ГАСК России, дирижер – Филипп Чижевский.
Давид Кривицкий (1937-2010) – композитор необычной, трагической судьбы. Его жизнь, личная и творческая, резко делится на две части. В первой — это энергичный, подвижный, деятельный человек, в 1970-е и начале 1980-х годов много работавший в театре (в частности, в легендарном «Современнике», где шли спектакли с его музыкой «Двенадцатая ночь», «Доктор Стокман»), на телевидении (кто же не знает всенародно любимый мультик «Барон Мюнхгаузен»), фильмы «Пиквикский клуб», «Ночь ошибок», «Шагреневая кожа», «Доктор философии», «Рысь выходит на тропу»… Композитор пробует себя и во множестве «серьезных» жанров, приобретая первых поклонников и завоевывая высокую репутацию в музыкальных кругах.
В 1983 году композитор неожиданно тяжело заболевает и теперь сосредотачивает свои силы только на творчестве, которое поддерживает его дух, во имя которого он ежедневно заставляет себя бороться со страшным недугом. И, подобно герою «Доктора Фаустуса» Т. Манна, Давид Кривицкий вдруг открывает в себе особый дар, чувствует необыкновенный творческий взлет, когда один за другим создаются многочисленные опусы — оперы (среди которых «Доктор Живаго» по роману Б. Пастернака), балеты, симфонии, разнообразная камерная музыка — для взрослых и для детей, более 50 инструментальных концертов. Особую тему в творчестве Д.Кривицкого занимает тема войны Холокоста: им созданы кантаты «Голоса Терезина», «Военная кантата», оратория «Бабий яр». Достаточно сказать, что общее количество произведений, написанных Д. Кривицким, достигло 3000! Каждое – особый мир, особый образный строй, свое неповторимое звучание, отличное от других сочинений. Уникальное по своему разнообразию, охвату жанров, составов, глубине образного содержания творчество Давида Кривицкого было отмечено дипломом – «За создание самого большого количества музыкальных произведений в разных жанрах (оперы, оратории, балета, кино- и театральной музыки до сочинений для отдельных инструментов, вплоть до балалайки и флейты пикколо)» – и занесено в Книгу рекордов планеты («Русский Гиннес»).
Вы вновь со мной, ушедшие мгновенья. Анна Ахматова.
И сквозь мерцания, и сквозь сумрак вечности явственно проступает страшная дата — 29 сентября 1941 года — Бабий Яр.Вы снова близко, реющие тени.Мой смутный взор уже вас видел раз.Хочу ль теперь безумие видений?Запечатлеть попробую ли вас?Итак, как это было. 1945 год. Нас, малышей, поступивших в первый класс Специальной музыкальной школы города Киева, смотрящих на жизнь «с улыбкой на устах», повезли на первую в нашей жизни групповую экскурсию.Киев был в развалинах и, обгоняя трамвай, мы ехали мимо «Золотых ворот» по улице Мельникова. Машина остановилась. Ведущий объявил: «А сейчас, дети, вы увидите «Бабий яр».Теснитесь вы! Средь дымных испарений —да будет так! — вы явитесь сейчас;по-юному мне сердце потрясаеттуман чудес, что вас сопровождает.Выбежав из машины, мы устремились «осматривать» Бабий яр.Необходимо отметить, что Бабий яр — это огромный ров, свыше2 кми глубиной около50 метров. Подойдя к нему, я взял в руку щепотку земли. Ощущение было таким, что сегодня, более пятидесяти лет, прошедших с того момента, мне представляется живым и животрепещущим. Это была жирная земля, перемешанная с костями, кровью погибших.Подобный ужас я испытал в 1951 году, будучи на Малаховом кургане.Как я впоследствии узнал от поэтессы Людмилы Титовой — свидетельницы этой акции, — на рассвете 29 сентября всех выловленных евреев Киева повели той дорогой, по которой мы ехали 4 года спустя. Они могли взять с собой только ручную кладь. Среди них, кстати, были две моих кузины — Аня и Женя, работавшие медсестрами в одной из больниц Киева. Иришка, дочь Люды, выбежала посмотреть, что за шум на улице, и украинский полицай, грубо шлепнувший ее по попке, вскрикнул: «Ты що, захотела побывати в аду? Геть отсюда!». Так мы впервые услышали это страшное слово «Бабий яр».Так вот, три дня и три ночи слышались пулеметные очереди. Это расстреливали несчастных и тут же, несмотря на то, что многие еще были живы, засыпали землей. Поэтому земля шевелилась — дышала дыханием смерти.Всего было казнено около 2 миллионов жителей Киева. Среди них более половины евреев.
Трепещет песнь, неясная для слуха,
как по струнам эоловым струясь,
и плачу я, и ужасаюсь глухо,
в суровом сердце нежность разлилась;
все настоящее вдали пропало,
а прошлое действительностью стало.
(Гете. «Фауст», в переводе Вл.Набокова)
Эти «воспоминания, терзающие душу», спустя десятилетия воплотились в ораторию «Бабий яр», где я попытался еще раз осмыслить происшедшую тогда трагедию.
Валерий Попов (фагот), Антон Павловский (виолончель) Марина Андреева (сопрано) Леонид Кондаков (английский рожок) Владислав Комиссарчук (английский рожок) Антон Антонов (английский рожок) Валентина Василенко (фортепиано) Ансамбль флейтистов Руководитель и дирижер Владимир Кудря Ансамбль скрипачей класса профессора МГК Эдуарда Грача Ансамбль скрипачей класса профессора МГК Маринэ Яшвили Ансамбль трубачей класса профессора МГК Вадима Новикова Ансамбль альтистов оркестра «Новая Россия», дирижер Евгений Бушков Камерный оркестр солистов Государственной академической симфонической капеллы России Художественный руководитель и главный дирижер Валерий Полянский Дирижер – Илья Гайсин
Программа:
Давид Кривицкий
«Время течет – вечность неизменна». Концертная музыка № 19 для 12 солирующих флейт
Четыре вариации и тема для трех английских рожков
Ода для 12 солирующих труб
«Рождение весны». Поэма для 12 солирующих скрипок
Триптих для флейты и балалайки
«Поэма воспоминаний» для 8 солирующих альтов
Концерт для виолончели, струнных и ударных (мировая премьера)
Концерт для фагота и струнных
Концерт для голоса и струнных
«Движение к вечности» (по Паганини) для 24 скрипок
3 октября в Малом зале Московской консерватории состоится авторский концерт известного московского композитора Давида Кривицкого (1937) . Его творчество обширно и многогранно, включает около 2000 тысяч сочинений практически для всех инструментов, среди которых оперы «Доктор Живаго» (по Б. Пастернаку), «Черный обморок» (по В. Набокову), балеты «Рафаэль де Валантен» (по О. де Бальзаку), «Пышка» (по Г. Мопассану), семь симфоний (одна из них – «Sinfonia stretta» для духового оркестра), более тридцати инструментальных концертов, камерная ансамблевая музыка, циклы сольных сонат для скрипки, альта, виолончели, флейты, гобоя, семейства кларнетов, семейства тромбонов. Музыка для детей, замечательные работы для театра, кино и телевидения.
Прекрасный музыкант, широко образованный, тонко чувствующий специфику вокальной и инструментальной фактуры, виртуозно владеющий современной композиторской техникой, наделенный щедрым мелодическим даром, Давид Кривицкий подарил много ярких страниц великолепной музыки.
Отмечая свой юбилей, 70-летие со дня рождение, композитор пригласил своих друзей – ведущих российских музыкантов, с которыми его связывает многолетняя творческая и личная дружба. В расчете на их виртуозные возможности и тончайший музыкантский вкус были написаны сочинения, которые прозвучат в этой программе.
Особенно любим композитором жанр ансамбля для инструментов одного семейства – в старину их называли консортами. В концерте будут представлены ансамбли для 12 и 24 скрипок, 8 альтов, 12 флейт, 12 труб, которые благодаря мастерству композитора звучат как небольшие оркестры. В этих произведениях рядом с прославленными мастерами – профессорами Московской консерватории и РАМ имени Гнесиных Э. Грачом, В. Новиковым, М. Яшвили, Л. Кондаковым, В. Кудрей – выступят их студенты. Так складываются исполнительские традиции, и не прерывается связь поколений, с радостью и восхищением открывающих для себя музыку Давида Кривицкого.
Интересно отметили День музыки в Российской академии музыки имени Гне-синых. В Концертном зале состоялся бенефис гобоиста Ивана Паисова, выступившего с очередной программой цикла «Четыре века гобойного концерта» Проект существует четвертый год, и, листая предыдущие программки, не перестаешь удивляться энтузиазму его автора. Иван Паисов с увлечением первооткрывателя демонстрирует, сколь богат мир гобойной музыки — даже в отдельно взятом жанре концерта для гобоя с оркестром. Впрочем, тут артист немножко хитрит: в орбиту его внимания попадают смежные опусы: и пьесы (например, «Последняя колыбельная» для гобоя с оркестром Татьяны Чудовой, «Гиперборея» — пастораль Павла Маркелова), и сочинения, где гобой выступает в ансамбле с другими инструментами (Двойной концерт для гобоя, скрипки и струнных И.СБаха).
В программе этого года Иван Паисов поставил перед собой и вовсе грандиозную задачу: сыграть на нескольких инструментах гобойного семейства, выступив таким вот многофункциональным артистом, как бывало, скажем, в эпоху Баха и Телемана. Вечер открыл Концерт Баха для гобоя д’амур и струнных, в медленной части которого можно было в полной мере оценить, за что этот представитель гобойного семейства получил свое имя — гобой любви. Иван Паисов продемонстрировал сладость и «аморозность» тембра этого редкого инструмента, трепетность звучания. Здесь проявилось и другое ценное качество артиста — умение выстроить длинную фразу, вести «бесконечную» мелодию, быть содержательным в медленной, «несобытийной» музыке.
«Любовную» тематику продолжил следующий номер — Концертная фантазия Донато Ловрельо на темы из оперы «Норма» Беллини. Здесь вместе с Паисовым в дуэте выступил кларнетист Вячеслав Ка-расев, и ансамбль у них удался на славу. В этой Фантазии много чисто виртуозных мест, где требуется идеальное чувство ритма и умение «дышать вместе» а в лирических моментах солисты так приспосабливались друг к другу тембрально, что их ансамбль стал «дуэтом согласия»
Интересы Ивана Паисова обращены не только к проверенной классике, но и в сегодняшний день, к творчеству современных композиторов — редкая черта у нынешних исполнителей. Впрочем, тут, несомненно, влияние оказали личные факторы: Иван вырос в семье известного композитора Татьяны Чудовой, а его учитель, знаменитый Иван Федорович Пу-шечников, много сил отдал пропаганде современного гобойного репертуара. Так что деятельность Паисова — естественное продолжение хороших традиций.
Три автора помогли составить представление о разных направлениях в музыке XX века. Камерный концерт Артюра Онеггера для флейты, английского рожка и струнных был создан в 1948 году на волне неоклассицизма. В отличие от Хинде-мита, музыка Онеггера не теряет связи с песенными истоками и звучит мягче и гармоничнее, хотя сложных полифонических сплетений и ритмических подвохов тут хватает. Здесь к Ивану Паисову, сменившему гобой на английский рожок, присоединилась молодая флейтистка Наталья Жукова. И вновь отметим отличный ансамбль солистов, единый драйв в быстрых частях и высокого градуса экспрессию в Анданте. Возможно, такая гибкость и коммуникативность выработались у Ивана Паисова благодаря многолетней работе в оркестре Большого театра — в следующем году он отметит 20-ле-тие своей деятельности в главном театре страны.
Концерт для гобоя и струнных Давида Кривицкого получил у Ивана Паисова второе рождение. Очень красивое, поэтичное сочинение в неоромантическом ключе при жизни композитора исполнялось единожды, почти четверть века назад. !обою автор поручил лидирующую роль — много речитативных монологов, сольных каденционных построений, приводящих к протяженным темам, где автор объясняется в любви ко всему сущему. Музыка ДКривицкого позволила солисту проявить и темперамент, и музыкантскую тонкость: в лирических кульминациях казалось, что слушатели вместе с музыкантами воспаряют к небесам.
Завершил эту уникальную программу Концерт «Вспоминая Орфея» латвийского композитора Георгса Пелециса. Это уже опус XXI века, созданный в 2004 году, в рамках направления минимализма. Впрочем, сам сюжет об Орфее — его путь с Эвридикой из царства Аида, Плач Орфея, Вакханалия-довольно естественно «укладывается» в прокрустово ложе остинатных периодов. Немного однообразную партитуру Иван Паисов постарался максимально очеловечить, наполнить реальными эмоциями — голос гобоя печалится об Эвридике в бесконечно долгом горестном монологе.
Постоянным партнером и единомышленником солиста в этом проекте являются оркестр «Cantus firmus» и его руководитель, дирижер Александр Хургин, который бесстрашно погружается во все эти разные и сложные партитуры. Чувствуется, что оркестранты под его управлением легко ориентируются в музыкальном языке современных композиторов, играют увлеченно, за что можно простить некоторые инструментальные погрешности. Впрочем, такие программы требуют хорошей обкатки, что в наших реалиях без спонсорской поддержки фактически невозможно. Приходится констатировать, что труд огромный, но, к сожалению, на один раз — хорошо, что в публике можно было увидеть коллег-гобоистов, которые, возможно, заинтересуются новинками репертуара. Думается, что, кроме несомненного эстетического удовольствия от услышанной программы, тут важен и нравственный урок — преданности своему делу и потребности в просветительстве, которые продемонстрировали Иван Паисов и Александр Хургин с «Cantus firmus» «Я собираюсь сыграть все существующие произведения для гобоя с оркестром, — заявил после концерта Иван. — И буду просить композиторов создавать для меня новые партитуры».
Цикл этюдов известного и неординарного московского композитора Давида Кривицкого входит в мультидисковый проект «Два века фортепианного этюда. Антология». Цикл записан в студии PDS на цифровом рояле летом 2008 и летом 2009 года.
Д.Кривицкий — современный композитор новой формации. Со своей техникой композиции, особенно интересной и неожиданной для пианиста. Со своим удивительным и необычным музыкальным языком, на котором он говорит о сложнейших проблемах бытия. Его музыка сродни философским системам. Ведь концепции философов дают нам познание мира с разных сторон. И каждая глубокая концепция — это, по существу своему, плод отвлеченного воображения философа-художника. Этим философия сближается с музыкой. И совсем не важно, в больших или малых формах происходит такое сближение. Не случайно философские системы крупных мыслителей прошлого и настоящего зачастую воспринимаются мыслящим музыкантом как целостное музыкальное художественное произведение.
Музыке композитора присуща необыкновенная концентрация мысли, восходящая к философским обобщениям бытия и человеческих страстей.
Большинство его произведений — часть макроцикла. Надо сказать, что этот принцип осуществляется прежде всего в крупных циклах композитора. Например, в таких, как 12 этюдов для виолончели соло, 24 каприса для скрипки соло, «Искусство игры на валторне», «Семейство тромбонов», «Семейство кларнетов», «Искусство вокализирования» (в трех томах), 24 сонаты для фортепиано (для двух рук и одной левой руки). В последнем сверхцикле работают такие понятия, как суперсоната и макроформа (форма существования суперсонаты), определяющие восприятие целого действия в виртуальном пространстве. Разнообразие форм и стилей композиций охватывает тысячелетие, а содержание — от времен библейских до наших дней. Синтетическая литературная программность и обширный авторский комментарий к сонатам с достаточной полнотой раскрывают его идеи.
К циклам принадлежат и «Шесть концертных этюдов для фортепиано». Во всех этих жанрах автор стремится к реализации «троичного признака», в котором выражены обобщения из мира музыки, живописи и литературы, связанные в том числе и с библейскими сюжетами.
Этюды, как и многие сочинения малых жанров автора, сродни миниатюрам. Они отличаются особой техникой фортепианного письма, требующей от исполнителя интенсивной «встречной» работы интеллекта для постижения замысла, для освоения нового языка. Вообще говоря, этюд вырос из проблемы упражнения на инструменте. История этюда как жанра — это история становления и развития фортепианной техники во всех ее разновидностях — классической, романтической, неоклассической, постромантической и новейшей, в том числе джазовой, связанной с творческими открытиями современных композиторов. И жанр этюда эволюционирует не просто как привычная художественная миниатюра, а вбирает в себя огромный спектр художественно-смысловых значений современной музыкальной и культурной ситуации.
В «Шести этюдах» Кривицкого в очень видоизмененном виде присутствуют многие узнаваемые формулы фортепианной техники. В разные исторические времена исполнитель всегда сталкивается с новой и непонятной для него фортепианной техникой. Так было впервые с произведениями Клементи, Листа, Дебюсси и Годовского, Бартока и Шимановского, Рахманинова и Скрябина. Первое прикосновение к этюдам Кривицкого ставит пианиста перед той же уникальной, узнаваемой и незнакомой техникой, поставленной на службу небывалой авторской идеи, воплощенной в музыкальных образах, выражающих движения души человеческой.
Если иметь в виду фактуру, в этих этюдах нет особых конструктивных элементов. Однако они очень трудны для исполнения и, в особенности, для интерпретации. Трудны потому, что изобилуют большим количеством мелких и «подробных» нюансов (иногда на одной ноте!), которые требуется сыграть точно, придав этому в то же время импровизационный характер. Необходимо вникнуть также в смысл «квадратов», которые присутствуют в каждом этюде: движение идет непрерывно, затем останавливается, берет дыхание и снова устремляется вперед.
Наряду с «непрограммными» (Первый, Второй), некоторые этюды имеют названия. Например, большую роль в цикле автор отводит Четвертому этюду под названием «Silenzio» («Тишина»), «являющийся своего рода передышкой, если взять макроформу, перед последующими, заключительными этюдами», — отмечает композитор. Центром притяжения, «золотым сечением» цикла является Третий этюд А главной кульминацией становится Пятый этюд – Quasi una fantasia. Вообще фантазиями или импровизациями можно назвать все этюды Кривицкого – ведь импровизация и есть фантазия.
Шестой этюд, завершающий цикл, неожиданно воплощен в жанре танца, в форме танго. Это танго-этюд — совсем как у Астора Пьяццоллы, но преломленный через музыкальный мир Давида Кривицкого.
Очень трудно найти им аналогию из истории развития этюдного жанра – от М.Клементи, Ф.Шопена, Ф.Листа, Р.Шумана в XIX веке до С.Рахманинова, А.Скрябина, С.Прокофьева, К.Шимановского, Б.Бартока, Д.Лигети, Ш.Сорабжи в ХХ столетии. И в то же время, эти миниатюры неявно продолжают традиции композиторов дармштадской школы ХХ века, не повторяя их ни художественно-образном содержании, ни в технике письма..
По моему мнению, феномен музыки Кривицкого очень напоминает музыкальную фигуру забытого гениального романтика, современника Шопена, Лист и Шумана, — Шарля-Валантена Алькана. Сочинения Алькана удивительным, ни на кого не похожим образом, преломили духовное содержание и исторические события Европы XIX столетия. Его этюды, впрочем и другие сочинения, оказались столь сложны, и технически и музыкально, что дождались своего исполнителя лишь к концу ХХ века.
Надеюсь, что этюды Кривицкого заинтересуют исполнителя нашего времени, ощущающего «нерв» современной музыкально-поэтической жизни.
С своей походкою клюкой, С своими мрачными очами Судьба,как грозный часовой, Повсюду следует за нами. Бедой лицо ее грозит, Она в угрозах поседела, Она уж многих одолела, И все стучит, и все стучит… А.Аиухтин
На долю композитора Давида Кривицкого выпало столько тяжких испытаний, что диву даешься, как их можно выдержать, поражаешься, почему эта глыба не раздавила его, не сделала беспомощным и жалким. Уже много лет он борется с мучительным и едва ли до конца излечимым заболеванием сосудов головного мозга. Но, несмотря ни на что, его жизнелюбие и жизнестойкость неодолимы, страдания плоти не в состоянии затмить духовные радости и борения. Еще до недавнего времени, опираясь на толстую крепкую палку да еще на руку родственника или товарища, он почти ежедневно, а иногда и по нескольку раз в день выходил из своей квартиры вблизи консерватории, чтобы посетить интересный концерт или репетицию, театральную премьеру, или художественную выставку, концертный зал или издательство… Его богатая библиотека постоянно пополняется практически всеми значительными новинками, которые сразу же прочитываются хозяином при помощи сильной лупы; он общается со своими друзьями — актерами, композиторами, музыковедами, инструменталистами, певцами и просто людьми «из публики», ведет обширную переписку, правда, уже несколько лет с помощью жены…
Но главное — Давид Кривицкий пишет музыку. С поистине неправдоподобной интенсивностью ему удается воплощать в реальные, зримые партитуры такое количество разнообразнейших художественных идей, что этот неудержимый поток вызывает и восхищение — у доброжелателей, и недоумение — у лечащих врачей, и даже раздражение — у чиновников, призванных способствовать приобретению и исполнению новинок.
Вспоминаю слова Дитриха Фишера-Дискау — «как трудно, как трудно!», — которые, как рефрен, неизменно слышали от усталого, неудовлетворенного собой артиста приходящие к нему за кулисы восторженные поклонники. Когда два гиганта — Фи-шер-Дискау и Святослав Рихтер — репетировали или исполняли песни Шуберта, Вольфа, Брамса, певец неизменно констатировал: «Как трудно, как трудно», — трудно пробиваться к истине, находить звуковое соответствие своим высочайшим внутренним критериям.
Что же тогда говорить о судьбе нашего героя? Но он не жалуется, и на вопрос о здоровье лишь бросит вскользь: «Так себе» или «Ничего нового», -— и сразу же перейдет к делу, — что и как пишется, где и кем репетируется, исполняется, каковы очередные успехи внука…
Но самым поразительным и необъяснимым является то, что музыка Давида Кривицкого будто некий противовес тяжкой болезни — светлая, романтически приподнятая, окрашенная в жизнеутверждающие тона! Помните, в одном из последних писем гениального страдальца Ван Гога есть взволнованные строки: «Я хотел бы стать таким, как чудесный Джотто, он всегда был полон пыла и новых мыслей. Это делает человека счастливым, радостным, жизнелюбивым! Но я устал, устал…»
Вот этой-то усталости, к счастью, в творчестве композитора не ощущается, а джоттовскими «пылом и новыми мыслями» он обуреваем постоянно, причем его художественная активность нарастает лавинообразно. Лишь в 1983 году, когда внезапно пришла беда, наметился творческий спад — было создано всего два сочинения, но уже в следующем, 1984-м, несмотря на новые и новые осложнения, мучительные курсы лечения, — десять, в 1985-м — четырнадцать опусов; среди них симфонии, кантаты, инструментальные концерты, циклы романсов… Рекордный по «урожайности» — 1988 год: семнадцать разножанровых сочинений и далее, в каждый последующий год, не меньше! Будучи хорошо знакомым со многими композиторами, изучая и исполняя их сочинения на протяжении многих лет, ничего даже отдаленно подобного я в их творчестве не наблюдал. ..
И опять же этот джоттовский свет, эта солнечная палитра! Есть старый литературный анекдот: в Грузии чествуют популярного современного поэта, и тамада особенно напирает на то, что творчество его необычайно оптимистично. Тогда к поэту обращается сосед, почтенный аксакал, и спрашивает: «Послушай, дорогой, ты про лорда Байрона слышал? Красивый, богатый, отчаянно храбрый да к тому же гениальный, он был, тем не менее, пессимистом, так почему же ты оптимист?!»
Казалось бы, ив жизни Кривицкого все складывалось так, чтобы он создавал лишь траурные марши, да к тому же оптимизм редко уживается с умом и энциклопедической образованностью. Но такова, как видно, природа нашего автора, и тут логические рассуждения неуместны. Творческий родник бьет, искрится, не иссякает, фантазия рождает новые и новые сочинения, расцвеченные радужными красками, и нам остается лишь изумляться алогичности такого художественного феномена.
А ведь испытания страданиями выпали на долю будущего композитора с самого детства. Еврейская семья жила на Украине. В период борьбы с космополитизмом, а, попросту говоря, оголтелого антисемитского шабаша отца Давида, чудесного скрипача, доброго и беззащитного человека, «вычистили» из Киевской консерватории, где он преподавал много лет и учил даже Виктора Пикайзена. И сын тоже не удержался в специальной музыкальной школе — его отчислили из седьмого класса как бесперспективного. Закончив с медалью общеобразовательную школу, но, не имея никакого музыкального диплома, «бесперспективный» юноша поступил тем не менее в Харьковскую консерваторию, а позже перевелся в Киевскую. Блестяще окончив ее по классу скрипки, он оказался не у дел — в какой украинский город ни приезжал «по распределению», нигде не оказывалось для него места, всюду не ко двору приходился молодой специалист.
Но тут в судьбе музыканта наметился крутой, на первый взгляд, неожиданный поворот: он решил посвятить свою дальнейшую жизнь композиторскому творчеству и поступил в Московский институт имени Гнесиных. Подспудно подготовка к новому поприщу, причем разнообразная, многослойная, шла долгие годы. Давид не только с восьми лет пытался сочинять музыку, но и по учебникам изучал полифонию, переписывал произведения старых мастеров, от Габриели до Баха, постигал профессиональные тайны. Наблюдая за работой композиторов — друзей отца. Какие-то детские впечатления проявились вдруг через много-много лет и сгодились в профессиональной деятельности. Запомнилось, например, что Борис Николаевич Лятошинский писал партитуры сразу набело, тушью. На недоуменный вопрос мальчика: «Как же, мол, так, другие карандашом пишут, исправлять легче?» — маэстро ответил афористично: «Отбор вариантов должен происходить в голове и сердце, а бумагу попусту нечего марать».
Но то была самостоятельная работа, движение на ощупь, в Москве же произошла встреча с первым и единственным Учителем — им стал Генрих Ильич Литинский, выдающийся педагог и ученый. Поразительно, что крупный полифонист, который на занятиях со студентами свободно писал на доске деся-тиголосные контрапункты в ключах, воспитывал тем не менее вдохновенных творцов, а не конструкторов музыки. В основании любого сочинения, учил Литинский, лежит тема, которая определяет и форму, и развитие; тема как эмбрион, как зародыш будущего произведения. Качество, яркость тематического материала дает возможность прогнозировать гармоническое целое вплоть до последней ноты. Когда Давид принес на урок эскиз Первой симфонии, Учитель предсказал: «Вам предстоит дописать еще примерно сто пятьдесят тактов», — и попал в точку.
Учеба шла по сверхжесткому индивидуальному плану. Литинский, учитывая незаурядные способности ученика, спрессовал время, создав для него трехгодичный цикл: первый год — сюита, второй — квартет, третий — симфония. Параллельно «на совесть» изучались история мировой музыки, полифония — одновременно строгий и свободный стили; за полгода был пройден весь курс гармонии. Словом, фундамент закладывался основательный, на всю жизнь.
Позже Генрих Ильич Литинский напишет о своем ученике: «Давид Кривицкий отлично знает современную музыку, его всегда интересует все новое в искусстве, что в конечном итоге непосредственно отражается в его творчестве. Композитор ставит оригинальные художественные задачи и, обладая интонационной самобытностью, решает их на самом высоком профессиональном уровне. Его музыка содержательна, эмоциональна, серьезна».
При этом надо учитывать, что учебу и первые годы самостоятельной композиторской деятельности Давид Кривицкий вынужден был сочетать со службой в музыкальной редакции радио. Да и судьба продолжала постукивать своей клюкой, посылая новые и новые испытания — болезнь и смерть отца, тяжелейшее многолетнее заболевание матери, которую Давид перевез в Москву в крохотную квартирку, где в одной комнатке, почти целиком занятой роялем, ютилась семья композитора, а рядом мучительно угасала требовавшая постоянного самоотверженного ухода мать.
Но творческая инерция, несмотря ни на что, нарастала, и настал день, когда Давид, написав заявление: «Прошу освободить меня от занимаемой должности в связи с невозможностью совмещения творческой работы с обязанностями редактора», — устремился в свободный полет.
Не только музыкальная, но и общехудожественная эрудиция Кривицкого уникальна. Общаясь с ним на протяжении сорока пяти лет, я не устаю удивляться объему и качеству его разнообразных знаний, редкой памяти. Если у меня возникает вопрос, связанный с какой угодно эпохой, стилем, конкретным произведением, автором, интерпретатором, я предпочитаю не рыться в энциклопедиях и справочниках, а, экономя время, набираю телефон Давида и сразу получаю либо исчерпывающий ответ, либо отсылки к конкретным источникам.
Энциклопедическая образованность, безупречный вкус, незаурядность ассоциативного мышления проявляются у композитора и в отборе поэтического материала, и в использовании и разработке старых концертных форм и жанров, и в обращении к забытым ныне инструментам, и в прямом или трансформированном цитировании музыки мастеров разных эпох и стран, он приглашает в «собеседники» Баха, Моцарта, Шуберта, Чайковского..,
Утверждая гуманистические идеалы, он обращается то к ветхозаветным псалмам царя Давида в переводах Сергея Аверинцева, то к «Стабат Матер», используя в сочинении как канонический латинский текст, так и перевод Афанасия Фета, то к поэзии Шекспира или голландского поэта XVI века Иоанна Секунда, то к сонету Петрарки «На жизнь Мадонны Лауры», причем стихи эти звучат во Второй концертной симфонии как в оригинале, так и в двух различных переводах — Валерия Брюсова и Вячеслава Иванова…
Русская классическая и современная поэзия представлены в творчестве Кривицкого произведениями на стихи Жуковского, Пушкина, Лермонтова, Баратынского, Тютчева, Северянина, Ахматовой, Мандельштама, Хармса, Тарковского, Самойлова — всегда лишь самые достойные и высокие имена, ниодного случайного, «проходного», ни одного псевдомаститого «номенклатурного» соавтора «для дела», чтобы легче продать и публично исполнить сочинение! И еще одно славное имя — Юлия Даниэля — встречаем мы на титульном листе одного из опусов композитора: его памяти он посвятил Третью фортепианную сонату для левой руки.
Воскресить в сегодняшней концертной практике лучшее из того, что было накоплено человечеством за несколько столетий и ныне незаслуженно забыто, — одна из важных и благородных задач, которые ставит перед собой Давид Кривицкий. В его творчестве наполняются живым, трепетным чувством такие архаичные формы, как ричеркар, дифирамб, кводлибет, канцона, мотет, каприччио, мадригал; он возрождает метод соревнования инструментальных групп и солистов, характерный для кончерто гроссо эпохи Барокко; использует развитие голосов и звуковых пластов, идущих от нидерландской школы контрапункта и русской подголосочной полифонии… Создает концерты для виоль д’амур, бас-кларнета, чембало, альтовой флейты, досконально зная возможности редких, почти забытых инструментов и владея секретами их художественно-выразительно-го очарования.
«Я всегда с интересом относился к творчеству Давида Кривицкого. Особенно примечательны инструментальные сочинения композитора последних лет — они близки мне своей композиторской фантазией, динамической эмоциональной шкалой, выразительным использованием солирующих инструментов», — признавался Альфред Шнитке, имея, очевидно, в виду и уникальный цикл из шести сонат для скрипки соло, предназначенный для исполнения в один вечер, и концерты для различных инструментов — фортепиано, органа, виолончели, скрипки, флейты, гобоя, кларнета, трубы с камерным и большим симфоническим оркестрами, и программные симфонии по «Шагреневой коже» Бальзака, которые автор озаглавил «Желание» и «Расплата», и необъятное количество другой инструментальной музыки…
Альфреду Шнитке вторит дирижер Геннадий Рождественский: «Кантаты Д.Кривицкого, составляющие своеобразный триптих («Любовная», «Военная» и «Фантастическая»), я считаю явлением в современной советской кантатно-ораториальной музыке», — и с ним тоже нельзя не согласиться, вспомнив к тому же написанную несколько десятилетий назад на тексты детей — узников фашистского лагеря смерти — кантату «Голоса Терезина», «Стабат Матер», а также «пограничные» по жанру десять хоров на стихи Анны Ахматовой «Мне зрительницей быть не удавалось…»
Одни музыковеды убеждены в том, что Кривицкий по сути своего дарования композитор театральвых опер и балетов для детей и для взрослых, музыки к спектаклям московских драматических театров, но и в его художественно-образном мышлении, в тяготении к своего рода инструментальному театру, где музыкальные темы наделены неповторимой окраской, индивидуальными «портретными» характеристиками. Они взаимодействуют между собой, и нам интересно следить за развитием их взаимоотношений.
Другие считают, что вокальные циклы, мир поэзии, стихия человеческого голоса — подлинная и главная страсть композитора — и в доказательство приводят вдохновенные страницы Второй концертной симфонии для сопрано, клавесина, двух солирующих скрипок и струнных, «Венок сонетов» для сопрано, меццо-сопрано, баритона и инструментального ансамбля, десятки других сочинений, где возможности человеческого голоса, совершеннейшего из инструментов, используются с тонкостью, экспрессией и блеском, где музыка стиха, его психологический и смысловой подтекст услышаны и выражены трепетно, благородно.
И все приведенные в пример мнения надо признать весьма компетентными и справедливыми, потому что феномен, имя которому — музыкальный мир Давида Кривицкого, — явление многосоставное, объемное, органичное, щедрое…
Мне особенно близки вокальные произведения Кривицкого на стихи Самойлова. Двух Давидов объединили солнечность творчества, какой-то пушкинский «завиток», некое моцартианство. Я счастлив, что мне довелось стать третьим в этом ансамбле, и не только в исполнении, но и на дружеских пирушках, — Давид Самойлов проявил свой талант и в этом, он был гением застолья.
Мое любимое сочинение Кривицкого на стихи Самойлова — «Кводлибет». Сошлюсь на компетентное мнение Веры Андреевны Васиной-Гроссман, к которому следует прислушаться. Это мудрейшая и светлейшая женщина, музыковед «от Бога», с которой мне тоже посчастливилось дружить, Вот что она писала: «Название нового произведения Д.Кривицкого «Квартет в духе кводлибета» заставило насторожиться: кводлибет — это старинная форма ансамбля, где импровизационно объединены разные мелодии с разными текстами — нечто вроде современной алеаторики. Самое понятие «quod libet» означает «что угодно». Но, по счастью, никакой алеаторики не обнаружилось, если не считать некоторого нарочитого «разброда» в предфинальной интерлюдии.
Стихотворение Д.Самойлова «Моцарт» Д.Кри-вицкий превратил в своего рода «мини-оперу», вокальную сценку-портрет. Она изящно стилизована, чуть иронична, в особенности там, где звучат вокальк спектаклям московских драматических театров, но и в его художественно-образном мышлении, в тяготении к своего рода инструментальному театру, где музыкальные темы наделены неповторимой окраской, индивидуальными «портретными» характеристиками. Они взаимодействуют между собой, и нам интересно следить за развитием их взаимоотношений.
Другие считают, что вокальные циклы, мир поэзии, стихия человеческого голоса — подлинная и главная страсть композитора — и в доказательство приводят вдохновенные страницы Второй концертной симфонии для сопрано, клавесина, двух солирующих скрипок и струнных, «Венок сонетов» для сопрано, меццо-сопрано, баритона и инструментального ансамбля, десятки других сочинений, где возможности человеческого голоса, совершеннейшего из инструментов, используются с тонкостью, экспрессией и блеском, где музыка стиха, его психологический и смысловой подтекст услышаны и выражены трепетно, благородно.
И все приведенные в пример мнения надо признать весьма компетентными и справедливыми, потому что феномен, имя которому — музыкальный мир Давида Кривицкого, — явление многосоставное, объемное, органичное, щедрое…
Мне особенно близки вокальные произведения Кривицкого на стихи Самойлова. Двух Давидов объединили солнечность творчества, какой-то пушкинский «завиток», некое моцартианство. Я счастлив, что мне довелось стать третьим в этом ансамбле, и не только в исполнении, но и на дружеских пирушках, — Давид Самойлов проявил свой талант и в этом, он был гением застолья.
Мое любимое сочинение Кривицкого на стихи Самойлова — «Кводлибет». Сошлюсь на компетентное мнение Веры Андреевны Васиной-Гроссман, к которому следует прислушаться. Это мудрейшая и светлейшая женщина, музыковед «от Бога», с которой мне тоже посчастливилось дружить, Вот что она писала: «Название нового произведения Д.Кривицкого «Квартет в духе кводлибета» заставило насторожиться: кводлибет — это старинная форма ансамбля, где импровизационно объединены разные мелодии с разными текстами — нечто вроде современной алеаторики. Самое понятие «quod libet» означает «что угодно». Но, по счастью, никакой алеаторики не обнаружилось, если не считать некоторого нарочитого «разброда» в предфинальной интерлюдии.
Стихотворение Д.Самойлова «Моцарт» Д.Кри-вицкий превратил в своего рода «мини-оперу», вокальную сценку-портрет. Она изящно стилизована, чуть иронична, в особенности там, где звучат вокальный портрет нарисован как будто бы традиционно: Моцарт жизнерадостен, легкомыслен, почти что «гуляка праздный», как характеризовал его пушкинский Сальери. Но таков он лишь по внешности, а главное-то в другом — в том, что раскрывается в последних строках стихотворения:
Что ж, расплачиваться надо на миру За веселье и отраду на пиру, За вино и за ошибки дочиста. Но зато — дуэт для скрипки и альта!
Последние слова, музыкально варьируясь, проходят как рефрен, как личный росчерк Моцарта-художника. Рефреном обусловлен и выбор исполнительского состава: голос, чембало, скрипка, альт.
Портрет Моцарта создан уже в самих стихах, с которыми мы имели возможность познакомиться, в частности по телевидению, в превосходном чтении самого Д.Самойлова. Но в музыке стихи обретают естественную для их героя среду, и портрет из графического становится живописным, а в отличном исполнении певца даже «стереоскопичным». Сценка сыграна — именно сыграна, а вместе с тем певец не выходит за рамки камерного исполнительства, нр как бы раздвигает их изнутри. Так же, как раздвигает рамки камерного жанра и Д.Кривицкий, сохраняя при этом одну из основных примет камерности — строгую экономию средств. Все здесь мотивировано и продумано — и состав исполнителей, и стилизованные в классической манере quasi-цитаты. И вместе с тем, пожалуй, самое привлекательное в «кводлибете» — его непринужденность, свежесть и в сочетании со стилизацией — современность. Услышав его впервые, хочется услышать и еще раз».
— «Нам не дано предугадать, как слово наше отзовется»; нам не дано заглянуть за горизонт и сказать с определенностью, что переживет сегодняшний день и перейдет в будущее время, но то, что происходит сейчас, на наших глазах, достойно удивления и восхищения. Давид Кривицкий, постоянно одержимый музыкой, будто кем-то подхлестываемый — вперед, вперед!, — неудобный, трудный для окружающих человек. Друзья и единомышленники, понимая и принимая его одержимость, совершают сверхусилия, чтобы оперативно воплощать в жизнь художественные творения композитора, он окружен блистательными музыкантами-сподвижниками. Чиновников же от музыки он раздражает — не боюсь повторить это слово! — пугает и злит — что-то тут, с их точки зрения, неправильно. Но, прорываясь к слушателям, бескомпромиссно борясь с бюрократами за сегодняшнюю жизнь и звучание сочинений, не прощая обид, защищая честь и достоинство, Давид не ожесточился, он способен сострадать и принять чужую беду как свою. Это могут подтвердить воспитанники одного из подмосковных детских домов. Композитор, стремясь хоть немного облегчить их несладкую жизнь, то хлопочет о билетах для них в цирк или театр, то устраивает благотворительный концерт и заражает своим энтузиазмом артистов, чтобы перевести весь сбор на нужды детского дома. Дети платят ему за добро вниманием и нежностью — навещают, дарят свои нехитрые поделки, рисунки…
Между любовью и ненавистью, как между некими полюсами, простирается жизнь этого человека, и, чтобы она продолжалась, любви должно быть больше… Бывают длительные периоды, когда Давид не может подняться с постели или почти слепнет (но это для него не повод прекращать сочинение музыки). И тут родные люди — его руки и глаза. Да и в «благополучное» время он уже много лет нуждается в уходе, весь домашний уклад жена и дочь подчиняют его трудам, а ведь им самим приходится еще и много работать… Жизнь этих трех любящих людей, мужественно борющихся с судьбой, можно смело назвать подвижничеством…
Самоотверженно, не щадя сил, которых не так уж и много, Давид воспитывает внука. Они очень любят и дополняют друг друга — почти неподвижный дед, которому каждый шаг доставляет страдания, и импульсивный, как ртуть, умеющий лишь бегать и летать Мика. Мальчик награжден незаурядным природным дарованием, но систематизирует его познания и открытия, строит фундамент для его творчества дед.
Для своих лет младший Кривицкий сделал предостаточно: сочинил множество произведений и даже успел услышать их не только в исполнении солистов и ансамблей, но и симфонических оркестров — московских, нижегородского, новосибирского. Круг его интересов чрезвычайно широк: фортепианное исполнительство, лепка, шахматы, теория музыки, но в первую очередь, композиция. Сегодня внук для Давида — главное в жизни, его счастье и надежда, некая компенсация за многолетние физические страдания. ..
При последней нашей встрече он немного пожаловался на запредельное давление и мучительные боли, немного похвастался своими, а главное, Мишиными успехами, а потом улыбнулся и, очевидно, чтобы подбодрить себя, пошутил: «Руины стоят века!»
Человеку, пока он жив, ни в чем не следует терять надежду Omnia homini dum vivit speranda sunt
Есть такая музыка, о которой нет смысла говорить, поскольку её возникновение, ее жизнь, красноречивее любых слов. Но именно поэтому хочется говорить о её авторе.
Чем творец отличается от потребителя? Наверное тем же, чем живой от мертвеца. Задача творца отвлечь потребителя от его потребкорзины, удивить многообразием звуковых картин (более привлекательных, чем бульканье желудка, переполненного жизненными, ну просто очень жизненными благами). Истинным творцом движет божественный императив, а не желание славы. Я мог бы подумать, что эти слова — надоедливый трюизм, кочующий по временам и странам — но так я думал бы 40 лет назад, в расцвете своего невежества. А сегодня я с удивлением вижу, что творчество Давида Кривицкого абсолютно точное подтверждение истинности этого утверждения, возводящего его едва ли не в закон. «Едва ли» — потому что сегодня никто не верит никому, и ничему. И Иисуса Христа отправили бы в паспортный стол (я бы на его месте вознёсся бы без долгих разговоров, оставив нас без Его).
Попытаюсь представить, насколько это возможно, уникальность творческого метода Давида. Сказать об авторе, опираясь на его творчество, более ценно и поучительно, чем описывать «наше впечатление от их», скромно умолчав о «ихнем впечатлении о нас».
Намеренно опускаю периоды нашего личного общения, просто я тогда ничего в Давиде не понимал, кроме одной вещи: от него исходило поистине царское величие и спокойная, уверенность в своей правоте, и одно это достойно подробных воспоминаний. Более важно, применительно к художнику такого масштаба размышлять о немыслимом, о том, что скрыто за его грандиозным корпусом опер, балетов, симфоний, концертов, камерной музыки, для всех мыслимых комбинаций инструментов. Нет, я не беру на себя роль аналитика — не в этом цель данного эссе. Просто хочу подкрепить своё восхищение творчеством мастера некоторыми фактами и сделать некоторые выводы. Для ясности картины, не затемняя её собственной сентиментальной тенью.
Первая кантата «Голоса Терезина» на слова детей узников концлагеря. Идея протеста против тирании в любых проявлениях, борьбы за гражданские и человеческие права — духовная баррикада художника, где он сражается своим оружием (более тонким и долговечным, чем снаряды, и, кстати, более действенным). Голоса детей-узников не допускались ни в оперу, ни в концерт всего век назад. То, что на Демидовских рудниках царское «милосердие» не щадило детей, которых хоронили прямо на месте работы, в руднике, для оперы явно не шло, а для концертного зала и подавно.
Восстание рабов в общем смотрелось бодро, со строго дозированным состраданием («Набукко» Верди, «Самсон» Генделя) Но чтобы рабы-дети пели, да ещё на свои стихи… Разве дети рабов что-то значат вместе с их стихами? Господа, поберегите слёзы для падших дам («Травиата», «Кармен»).
Это так знакомо и исключительно волнительно. Правительству тоже нравится (например, Гитлеру «Сильва»). Кажется, я зашёл слишком далеко, или вообще не туда? Многие генералы вермахта обожали оперы, и не только.
Гейдрих, например неплохо владел фортепиано. Кажется, совсем близко к Терезину, или нет?
Чтобы создать «Голоса Терезина» надо быть «на линии огня» ещё и тогда, в 60-е годы, ибо советские музыкальные чиновники могли унюхать в осуждении немецкого концлагеря прозрачный намек на нелояльность к местному тоталитаризму. Дети Терезина обрели возможность не только заявить о себе, они бросили обвинение цивилизации взрослых, построенной на лжи и насилии. И эту возможность дал им композитор, запечатлевший навечно позор правителей всех мастей на огненно звучащих скрижалях. Этот протест грандиознее, космичнее диссидентства в отдельной стране (так тщательно рекламируемого сегодня). Это протест истинного художника и, конечно, он вырастает до глобального диссидентства, т.е. самоизгнания из социума под тиранией. Пробуждение памяти — вот основная доминанта творчества композитора, памяти сердца, наполненного любовью и состраданием к миру. Такая любовь и такая память бесценны и нести это под силу только истинно великому сердцу. Эта кантата — предтеча следующего значительного произведения Давида -симфонии «Арфа царя Давида» для баса и оркестра на текст четырёх псалмов царя Давида.
Уникальность этой симфонии не только в форме, синтезирующей симфонический цикл, мессу, кантату и пассион. И даже не в синтезе разнопланового тематизма -этим сегодня занимаются многие композиторы (и на экваторе и но обе стороны оного). Здесь налицо композиторская техника высшего уровня, когда композитор становится философом, и, преодолев это, становится проповедником. Обращения царя Давида к Богу, сетования на злодеев, надежда на всевышнего — это опять мотив памяти человеческой. Ибо, тирания рассыпается в прах перед лицом праведника. И тираны тоже бессмертны, правда, благодаря упоминанию в бессмертной молитве праведника. Время и вечность отступают перед космической нетленностью праведника. Композиторская техника — это не кульбиты авангардистов, и не «интересный материал» для теоретиков, а наверное средство воспитания слушателя, пробуждение его глубинной памяти о истинном назначении жизни, о том что есть тлен, а что вне его. Такая техника извлекает из недр слушательской памяти вопрос: почему «миллионы так и не обнялись», а пролетарии всех стран наконец «объединились» под флагом взаимного геноцида. Давид Кривицкий устами царя Давида отвечает нам на это: «Если дома не строит Господь — к чему строителей труды?» Ни общий, ни частный дом не построить без Господа, без справедливости, без праведности. «Если града не хранит Господь — к чему бодрствует страж?»
Любой страж града без Господа — это тиран. Заключительные слова симфонии «Арфа царя Давида» могли бы быть текстом хорала кантаты Баха.
Промысел Всевышнего, не есть ли жизнь наша?
Даже беглый взгляд на творчество Кривицкого заставляет исследователя провести аналогию с мастерами прошлого, и это относится не только к количеству произведений, но и к высокой этике наполняющей их. Молитва за страждущих, обличение злодеев -эти библейские заветы неподъёмны для тех musicus’oв чьё серое вещество давно заменено «молотками в отсутствии мастера» .
Почему-то мне кажется, что современным производителям месс и пассионов не хватает интеллигентного доверия к слушателю, куда легче припечатать его пудовой имитацией «духовного действа а 1а Бах» в жиденькой алеаторической подливе. Композитор, правильно оценивающий слушателей в концертных или оперных залах, никогда не спутает этих слушателей с молящимися в храме. Вернее, он покажет возможность иного, менее явного (но не менее глубокого) обращения к посланиям Господа. Оппоненты! Не приводите в пример концертные исполнения Реквиема Моцарта, пассионов Баха, Мессы Бетховена, ораторий Генделя. Для этого найдите сегодня Баха, Моцарта, Бетховена (если не их, то «хотя бы» Генделя).
Чтобы слушатель концертного (и оперного) зала в XX веке проникся посланиями Господа, композитор, отважившийся донести их до этого слушателя, обязан помнить, по крайней мере, два обстоятельства: 1)слушатель может прекрасно помнить лучшие образцы этого жанра и 2)слушатель ничего не помнит, кроме «Прекрасного голубого Дуная», чем полностью удовлетворён.
Такой композитор должен иметь талант любви к этим людям и найти нетривиальные и впечатляющие пути к их сердцам, пробудить их память, дать им надежду. И когда в моноопере (drama per musica) «Чёрный обморок» по Набокову герой восклицает: «Как прекрасна моя страна и как страшен её чёрный обморок» (т.298-303) и далее «Я верю, ты придёшь, наставник неземной, на миг, на краткий миг восстанешь предо мной» (тт.312-317) — это вариант слов Давида из упомянутой симфонии: «К Богу, вызволяющему меня; он пошлёт с небес помощь ко мне…» (часть II, т. 25-32).
Чёрный обморок страны под тиранией — событие незабываемое, всегда рождающее своих летописцев. Век XX породил изощрённые методы тирании и уничтожения памяти людской о ней. Но он дал художников громадной высоты духа, которые не только способны дышать там, где дышать невозможно, но и говорить истину о королевстве кривых зеркал. Вершиной этой скорбной летописи в прошлом, конечно, являлись псалмы Давида, и неудивительно обращение к ним многих композиторов наших дней.
Удивительно другое — появление сегодня художников универсального таланта, способных проникнуться не только техникой и эстетикой предшествующих мастеров но и их болью за всех. Такой художник обладает магическим кристаллом воздействия на память сердца, которая превосходит память разума. Всё творчество Давида Кривицкого пронизано поистине библейским размахом как в охвате сокровищ мудрости прошлого, так и освоении музыкальной культуры Европы.
Эстетической, этической и композиторской вершиной его творчества является опера «Доктор Живаго» о судьбе художника «в пожаре тирании», когда индивидуальное творчество — единственная ниточка, которую не может уничтожить этот пожар (хотя и уничтожает творца) В 4-ой картине в хоре «Весна» есть пророческие слова «И можно смерть перебороть усильем воскресенья».
Творчество истинного художника не уничтожит время, обстоятельства, как бы они не старались. Адские условия существования героя оперы переданы в потрясающем хоре, разделенном на 8 самостоятельных групп со своим словесным и музыкальным материалом. Эта адская полиритмия — вариант «Ночи на лысой горе» Мусоргского с поющими ведьмами и бесами, но без разухабистого дилетантства бедного Модеста (слегка смягчённого милосердным Римским-Корсаковым).
Вторая, более мощная вершина творчества Давида — dramma per musica «Бабий Яр», редко исполняемое сочинение, из-за силы воздействия на сознание старательных строителей местного капитализма. Это уникальное действо в 14 частях для чтеца, сопрано, тенора, баса, мужского и детского хоров и симфонического оркестра. Здесь показан результат, к которому приводит тоталитаризм — просто смерть всему живому. Тут мертвые обвиняют и их молчание страшнее любых революций. Тем более, когда это молчание обретает голос и вопиет, тиранам нет покоя.
Повторюсь: соединение таланта композитора с талантом проповедника дает в сумме композитора высшего порядка. Удивления достойно то, что это грандиозное dies ire создано композитором влюблённым в жизнь, создавшим свой стиль музыкального театра-буфф в музыке к спектаклям «Двенадцатая ночь», «Ночь ошибок», «Записки Пиквикского клуба», и сияющую «Любовную кантату» на текст И.Секунда, и ювелирно отточенную Вторую концертную симфонию с обжигающе-солнечным колоритом Италии эпохи Возрождения, и детскую оперу-сказку «Городок Жур-Жур».
Истина понятна всем, если ее носитель исполнен любви. Чем, кроме любви можно объяснить обилие детской музыки Давида — четыре детских оперы и — множество инструктивных пьес для фортепиано, появление «Школы пения» для певцов, сольных сонат для всех инструментов, включая балалайку? Какие силы стоят за этим космическим разнообразием?
Можно объяснить это следованием по стопам педагогической традиции Баха, воспитавшего своих сыновей на такой «инструкции», которая до сегодняшнего дня воспитывает всех, кто любит музыку. Но что скрыто за этим ещё? Не осознание ли сердцем библейской истины: «В начале было слово, и слово было у Бога и слово было Бог»?
То, что творчество Давида — это непрерывная молитва — одно из объяснений феномена его творчества (другое объяснение будет в конце данного эссе). В качестве примера упомяну несколько сочинений для солирующих инструментов:
Вторая соната для тромбона посвящена псалму №2 — Песнь благодарения.
Из двадцати четырех сонат для фортепиано 13-я предусматривает декламацию 145- 146 Псалмов, в 15-й декламируются 10-11 псалмы, 8-я имеет эпиграфом 137 псалом.
Характерная и уникальная особенность творчества Давида — прославление Бога через инструмент, а не через конфессиональный жанр. У него нет, (как можно было бы ожидать) традиционных месс, пассионов, кантат. Но буквально каждый его опус дышит таким совершенством и красотой (нетривиальной), которая может родиться лишь по благословению свыше.
Трепегаое, искреннее отношение ко Всевышнему рождает с Его стороны ответную реакцию.
Для тех, кто любит настоящую музыку Давид приготовил несметное количество сюрпризов. Но главный сюрприз ждёт слушателя впереди — это самое грандиозное создание Давида «Параллельные миры» для двух хоров, двух оркестров и солистов. Так что у нас есть шанс услышать в этом произведении нашу память сердца, чтобы вспомнить, кто мы и в чём состоит наше истинное предназначение. И дай Бог, чтобы мы нашли слова благодарности Творцу и Его художнику.
Я хотел бы в заключении рассказать историю, которая произошла с композитором в 1983 году, во время написания музыки к мультфильму. Он был тяжело, болен и получил инвалидность 1-й группы. Практически, он был слеп, у него была высокая температура. И, тем не менее, его уговорила замечательный человек, режиссер Раса Страутмане сделать работу, которая была начата до болезни. После этого он написал большое число произведений Число их почти достигает 3000, получив премию Гиннеса «за создание самого большого количества музыкальных произведений в разных жанрах».
И по этому поводу я обратился к композитору.
Д.К.: О чем может и должен думать человек, приговоренный комплексом своих болезней к «концу»?
В 1983 году жестокие болезни, что называется, «уложили» меня. Я сразу же получил инвалидность I группы за вирусно-аллергический энцефаломиелит. Вы мне поверьте, пожалуйста, что в то ужасное для меня время, я думал о жизни.
Дело в том, что еще до болезни, я начал работу с мультипликационным режиссером Расой Страутмане над мультфильмом со странным названием «Балаганщик» — «Волшебник» — «Аттракционы» (автор сценария и исполнитель песен — Давид Самойлов). Подумал сейчас, что, в сущности, шел этот мультик под нумерологическим знаком «три», очень упорным в достижении своих целей. Может быть, поэтому мультик оказался жизнеспособным и, минуя все препятствия, «вышел в свет».
Работа композитора в мультипликационном кино имеет ряд особенностей. Укажу на две из них. Первая — тематизм, т.е. композитор должен уметь написать красивую пластичную достаточно просто (но не примитивно) инструментованную — однако же, не менее яркую, чем ее литературная первооснова, тему. Но не просто тему пластичную, а тему, способную на полифонические модификации.
Но недостаточно написать вышеизложенную тему в стиле литературного сюжета. Ее необходимо «уложить» в секунды времени, не более и не менее, е punto (точно), как говорят итальянцы…
И вот, началась страшная для меня работа: я диктовал моему другу, помощнику, соратнику, еще сто тысяч эпитетов — моей дорогой жене ВСЮ партитуру мультфильма.
Глядя на фотографию (на ней фрагменты фильма) и, призвав в союзники воображение, интуицию, можно себе представить весь процесс.
Сейчас прошло со времени написания более четверти века и у меня, когда я вспоминаю все пережитое — охватывает чувство ужаса.
Однако же, фильм, в конце концов, получился и ни без музыкальных изысков.
Несколько выразительных музыкальных тем при контрапунктических пертурбациях, да еще расположенных в интересных формальных рамках:
интродукция, несколько интерлюдий,
разножанровых сольных номеров, наконец, — финал, синтезирующий все предыдущие и являющийся кульминацией картины.
Юрий Ащепков: Позволь перебить тебя, мой друг. Твое обстоятельное и детальное изложение материала меня, честно говоря, просто потрясло. Я считаю твое поведение просто героическим.
Д.К.: Пожалуйста, не преувеличивай. В тяжелых ситуациях человек поступает так, как ему подсказывает его совесть и, разумеется, уровень профессионализма. Кроме всего прочего скажу, что я люблю мультики, сам написал ряд картин, в том числе Барон Мюнхаузен. Мультфильмы — аллегорический жанр, с «примесью» некой буффонады. Во всяком случае, это, в принципе, веселый жанр, иногда с философским уклоном, но никогда с трагической развязкой (так мне кажется)…
Помни, что ты человек
Hominem te esse memento
P.S.
Co своей стороны я обращался с низким поклоном к — Провидению — надеюсь, оно разрешит мне подобное обращение — приславшему на многие годы мне такого нежного, умного, отзывчивого человека, которого я с гордостью называю своим Верным Другом Юрием Ащепковым.
Этот сайт использует cookie для хранения данных. Продолжая использовать сайт, Вы даете свое согласие на работу с этими файлами.
