Человеку, пока он жив, ни в чем
не следует терять надежду
Omnia homini dum vivit speranda sunt
Есть такая музыка, о которой нет смысла говорить, поскольку её возникновение, ее жизнь, красноречивее любых слов. Но именно поэтому хочется говорить о её авторе.
Чем творец отличается от потребителя? Наверное тем же, чем живой от мертвеца. Задача творца отвлечь потребителя от его потребкорзины, удивить многообразием звуковых картин (более привлекательных, чем бульканье желудка, переполненного жизненными, ну просто очень жизненными благами). Истинным творцом движет божественный императив, а не желание славы. Я мог бы подумать, что эти слова — надоедливый трюизм, кочующий по временам и странам — но так я думал бы 40 лет назад, в расцвете своего невежества. А сегодня я с удивлением вижу, что творчество Давида Кривицкого абсолютно точное подтверждение истинности этого утверждения, возводящего его едва ли не в закон. «Едва ли» — потому что сегодня никто не верит никому, и ничему. И Иисуса Христа отправили бы в паспортный стол (я бы на его месте вознёсся бы без долгих разговоров, оставив нас без Его).
Попытаюсь представить, насколько это возможно, уникальность творческого метода Давида. Сказать об авторе, опираясь на его творчество, более ценно и поучительно, чем описывать «наше впечатление от их», скромно умолчав о «ихнем впечатлении о нас».
Намеренно опускаю периоды нашего личного общения, просто я тогда ничего в Давиде не понимал, кроме одной вещи: от него исходило поистине царское величие и спокойная, уверенность в своей правоте, и одно это достойно подробных воспоминаний. Более важно, применительно к художнику такого масштаба размышлять о немыслимом, о том, что скрыто за его грандиозным корпусом опер, балетов, симфоний, концертов, камерной музыки, для всех мыслимых комбинаций инструментов. Нет, я не беру на себя роль аналитика — не в этом цель данного эссе. Просто хочу подкрепить своё восхищение творчеством мастера некоторыми фактами и сделать некоторые выводы. Для ясности картины, не затемняя её собственной сентиментальной тенью.
Первая кантата «Голоса Терезина» на слова детей узников концлагеря. Идея протеста против тирании в любых проявлениях, борьбы за гражданские и человеческие права — духовная баррикада художника, где он сражается своим оружием (более тонким и долговечным, чем снаряды, и, кстати, более действенным). Голоса детей-узников не допускались ни в оперу, ни в концерт всего век назад. То, что на Демидовских рудниках царское «милосердие» не щадило детей, которых хоронили прямо на месте работы, в руднике, для оперы явно не шло, а для концертного зала и подавно.
Восстание рабов в общем смотрелось бодро, со строго дозированным состраданием («Набукко» Верди, «Самсон» Генделя) Но чтобы рабы-дети пели, да ещё на свои стихи… Разве дети рабов что-то значат вместе с их стихами? Господа, поберегите слёзы для падших дам («Травиата», «Кармен»).
Это так знакомо и исключительно волнительно. Правительству тоже нравится (например, Гитлеру «Сильва»). Кажется, я зашёл слишком далеко, или вообще не туда? Многие генералы вермахта обожали оперы, и не только.
Гейдрих, например неплохо владел фортепиано. Кажется, совсем близко к Терезину, или нет?
Чтобы создать «Голоса Терезина» надо быть «на линии огня» ещё и тогда, в 60-е годы, ибо советские музыкальные чиновники могли унюхать в осуждении немецкого концлагеря прозрачный намек на нелояльность к местному тоталитаризму. Дети Терезина обрели возможность не только заявить о себе, они бросили обвинение цивилизации взрослых, построенной на лжи и насилии. И эту возможность дал им композитор, запечатлевший навечно позор правителей всех мастей на огненно звучащих скрижалях. Этот протест грандиознее, космичнее диссидентства в отдельной стране (так тщательно рекламируемого сегодня). Это протест истинного художника и, конечно, он вырастает до глобального диссидентства, т.е. самоизгнания из социума под тиранией. Пробуждение памяти — вот основная доминанта творчества композитора, памяти сердца, наполненного любовью и состраданием к миру. Такая любовь и такая память бесценны и нести это под силу только истинно великому сердцу. Эта кантата — предтеча следующего значительного произведения Давида -симфонии «Арфа царя Давида» для баса и оркестра на текст четырёх псалмов царя Давида.
Уникальность этой симфонии не только в форме, синтезирующей симфонический цикл, мессу, кантату и пассион. И даже не в синтезе разнопланового тематизма -этим сегодня занимаются многие композиторы (и на экваторе и но обе стороны оного). Здесь налицо композиторская техника высшего уровня, когда композитор становится философом, и, преодолев это, становится проповедником. Обращения царя Давида к Богу, сетования на злодеев, надежда на всевышнего — это опять мотив памяти человеческой. Ибо, тирания рассыпается в прах перед лицом праведника. И тираны тоже бессмертны, правда, благодаря упоминанию в бессмертной молитве праведника. Время и вечность отступают перед космической нетленностью праведника. Композиторская техника — это не кульбиты авангардистов, и не «интересный материал» для теоретиков, а наверное средство воспитания слушателя, пробуждение его глубинной памяти о истинном назначении жизни, о том что есть тлен, а что вне его. Такая техника извлекает из недр слушательской памяти вопрос: почему «миллионы так и не обнялись», а пролетарии всех стран наконец «объединились» под флагом взаимного геноцида. Давид Кривицкий устами царя Давида отвечает нам на это: «Если дома не строит Господь — к чему строителей труды?» Ни общий, ни частный дом не построить без Господа, без справедливости, без праведности. «Если града не хранит Господь — к чему бодрствует страж?»
Любой страж града без Господа — это тиран. Заключительные слова симфонии «Арфа царя Давида» могли бы быть текстом хорала кантаты Баха.
Промысел Всевышнего, не есть ли жизнь наша?
Даже беглый взгляд на творчество Кривицкого заставляет исследователя провести аналогию с мастерами прошлого, и это относится не только к количеству произведений, но и к высокой этике наполняющей их. Молитва за страждущих, обличение злодеев -эти библейские заветы неподъёмны для тех musicus’oв чьё серое вещество давно заменено «молотками в отсутствии мастера» .
Почему-то мне кажется, что современным производителям месс и пассионов не хватает интеллигентного доверия к слушателю, куда легче припечатать его пудовой имитацией «духовного действа а 1а Бах» в жиденькой алеаторической подливе. Композитор, правильно оценивающий слушателей в концертных или оперных залах, никогда не спутает этих слушателей с молящимися в храме. Вернее, он покажет возможность иного, менее явного (но не менее глубокого) обращения к посланиям Господа. Оппоненты! Не приводите в пример концертные исполнения Реквиема Моцарта, пассионов Баха, Мессы Бетховена, ораторий Генделя. Для этого найдите сегодня Баха, Моцарта, Бетховена (если не их, то «хотя бы» Генделя).
Чтобы слушатель концертного (и оперного) зала в XX веке проникся посланиями Господа, композитор, отважившийся донести их до этого слушателя, обязан помнить, по крайней мере, два обстоятельства: 1)слушатель может прекрасно помнить лучшие образцы этого жанра и 2)слушатель ничего не помнит, кроме «Прекрасного голубого Дуная», чем полностью удовлетворён.
Такой композитор должен иметь талант любви к этим людям и найти нетривиальные и впечатляющие пути к их сердцам, пробудить их память, дать им надежду. И когда в моноопере (drama per musica) «Чёрный обморок» по Набокову герой восклицает: «Как прекрасна моя страна и как страшен её чёрный обморок» (т.298-303) и далее «Я верю, ты придёшь, наставник неземной, на миг, на краткий миг восстанешь предо мной» (тт.312-317) — это вариант слов Давида из упомянутой симфонии: «К Богу, вызволяющему меня; он пошлёт с небес помощь ко мне…» (часть II, т. 25-32).
Чёрный обморок страны под тиранией — событие незабываемое, всегда рождающее своих летописцев. Век XX породил изощрённые методы тирании и уничтожения памяти людской о ней. Но он дал художников громадной высоты духа, которые не только способны дышать там, где дышать невозможно, но и говорить истину о королевстве кривых зеркал. Вершиной этой скорбной летописи в прошлом, конечно, являлись псалмы Давида, и неудивительно обращение к ним многих композиторов наших дней.
Удивительно другое — появление сегодня художников универсального таланта, способных проникнуться не только техникой и эстетикой предшествующих мастеров но и их болью за всех. Такой художник обладает магическим кристаллом воздействия на память сердца, которая превосходит память разума. Всё творчество Давида Кривицкого пронизано поистине библейским размахом как в охвате сокровищ мудрости прошлого, так и освоении музыкальной культуры Европы.
Эстетической, этической и композиторской вершиной его творчества является опера «Доктор Живаго» о судьбе художника «в пожаре тирании», когда индивидуальное творчество — единственная ниточка, которую не может уничтожить этот пожар (хотя и уничтожает творца) В 4-ой картине в хоре «Весна» есть пророческие слова «И можно смерть перебороть усильем воскресенья».
Творчество истинного художника не уничтожит время, обстоятельства, как бы они не старались. Адские условия существования героя оперы переданы в потрясающем хоре, разделенном на 8 самостоятельных групп со своим словесным и музыкальным материалом. Эта адская полиритмия — вариант «Ночи на лысой горе» Мусоргского с поющими ведьмами и бесами, но без разухабистого дилетантства бедного Модеста (слегка смягчённого милосердным Римским-Корсаковым).
Вторая, более мощная вершина творчества Давида — dramma per musica «Бабий Яр», редко исполняемое сочинение, из-за силы воздействия на сознание старательных строителей местного капитализма. Это уникальное действо в 14 частях для чтеца, сопрано, тенора, баса, мужского и детского хоров и симфонического оркестра. Здесь показан результат, к которому приводит тоталитаризм — просто смерть всему живому. Тут мертвые обвиняют и их молчание страшнее любых революций. Тем более, когда это молчание обретает голос и вопиет, тиранам нет покоя.
Повторюсь: соединение таланта композитора с талантом проповедника дает в сумме композитора высшего порядка. Удивления достойно то, что это грандиозное dies ire создано композитором влюблённым в жизнь, создавшим свой стиль музыкального театра-буфф в музыке к спектаклям «Двенадцатая ночь», «Ночь ошибок», «Записки Пиквикского клуба», и сияющую «Любовную кантату» на текст И.Секунда, и ювелирно отточенную Вторую концертную симфонию с обжигающе-солнечным колоритом Италии эпохи Возрождения, и детскую оперу-сказку «Городок Жур-Жур».
Истина понятна всем, если ее носитель исполнен любви. Чем, кроме любви можно объяснить обилие детской музыки Давида — четыре детских оперы и — множество инструктивных пьес для фортепиано, появление «Школы пения» для певцов, сольных сонат для всех инструментов, включая балалайку? Какие силы стоят за этим космическим разнообразием?
Можно объяснить это следованием по стопам педагогической традиции Баха, воспитавшего своих сыновей на такой «инструкции», которая до сегодняшнего дня воспитывает всех, кто любит музыку. Но что скрыто за этим ещё? Не осознание ли сердцем библейской истины: «В начале было слово, и слово было у Бога и слово было Бог»?
То, что творчество Давида — это непрерывная молитва — одно из объяснений феномена его творчества (другое объяснение будет в конце данного эссе). В качестве примера упомяну несколько сочинений для солирующих инструментов:
- Вторая соната для тромбона посвящена псалму №2 — Песнь благодарения.
- Из двадцати четырех сонат для фортепиано 13-я предусматривает декламацию 145- 146 Псалмов, в 15-й декламируются 10-11 псалмы, 8-я имеет эпиграфом 137 псалом.
Характерная и уникальная особенность творчества Давида — прославление Бога через инструмент, а не через конфессиональный жанр. У него нет, (как можно было бы ожидать) традиционных месс, пассионов, кантат. Но буквально каждый его опус дышит таким совершенством и красотой (нетривиальной), которая может родиться лишь по благословению свыше.
Трепегаое, искреннее отношение ко Всевышнему рождает с Его стороны ответную реакцию.
Для тех, кто любит настоящую музыку Давид приготовил несметное количество сюрпризов. Но главный сюрприз ждёт слушателя впереди — это самое грандиозное создание Давида «Параллельные миры» для двух хоров, двух оркестров и солистов. Так что у нас есть шанс услышать в этом произведении нашу память сердца, чтобы вспомнить, кто мы и в чём состоит наше истинное предназначение. И дай Бог, чтобы мы нашли слова благодарности Творцу и Его художнику.
Я хотел бы в заключении рассказать историю, которая произошла с композитором в 1983 году, во время написания музыки к мультфильму. Он был тяжело, болен и получил инвалидность 1-й группы. Практически, он был слеп, у него была высокая температура. И, тем не менее, его уговорила замечательный человек, режиссер Раса Страутмане сделать работу, которая была начата до болезни. После этого он написал большое число произведений Число их почти достигает 3000, получив премию Гиннеса «за создание самого большого количества музыкальных произведений в разных жанрах».
И по этому поводу я обратился к композитору.
Д.К.: О чем может и должен думать человек, приговоренный комплексом своих болезней к «концу»?
В 1983 году жестокие болезни, что называется, «уложили» меня. Я сразу же получил инвалидность I группы за вирусно-аллергический энцефаломиелит. Вы мне поверьте, пожалуйста, что в то ужасное для меня время, я думал о жизни.
Дело в том, что еще до болезни, я начал работу с мультипликационным режиссером Расой Страутмане над мультфильмом со странным названием «Балаганщик» — «Волшебник» — «Аттракционы» (автор сценария и исполнитель песен — Давид Самойлов). Подумал сейчас, что, в сущности, шел этот мультик под нумерологическим знаком «три», очень упорным в достижении своих целей. Может быть, поэтому мультик оказался жизнеспособным и, минуя все препятствия, «вышел в свет».
Работа композитора в мультипликационном кино имеет ряд особенностей. Укажу на две из них. Первая — тематизм, т.е. композитор должен уметь написать красивую пластичную достаточно просто (но не примитивно) инструментованную — однако же, не менее яркую, чем ее литературная первооснова, тему. Но не просто тему пластичную, а тему, способную на полифонические модификации.
Но недостаточно написать вышеизложенную тему в стиле литературного сюжета. Ее необходимо «уложить» в секунды времени, не более и не менее, е punto (точно), как говорят итальянцы…
И вот, началась страшная для меня работа: я диктовал моему другу, помощнику, соратнику, еще сто тысяч эпитетов — моей дорогой жене ВСЮ партитуру мультфильма.
Глядя на фотографию (на ней фрагменты фильма) и, призвав в союзники воображение, интуицию, можно себе представить весь процесс.
Сейчас прошло со времени написания более четверти века и у меня, когда я вспоминаю все пережитое — охватывает чувство ужаса.
Однако же, фильм, в конце концов, получился и ни без музыкальных изысков.
Несколько выразительных музыкальных тем при контрапунктических пертурбациях, да еще расположенных в интересных формальных рамках:
интродукция, несколько интерлюдий,
разножанровых сольных номеров, наконец, — финал, синтезирующий все предыдущие и являющийся кульминацией картины.
Юрий Ащепков: Позволь перебить тебя, мой друг. Твое обстоятельное и детальное изложение материала меня, честно говоря, просто потрясло. Я считаю твое поведение просто героическим.
Д.К.: Пожалуйста, не преувеличивай. В тяжелых ситуациях человек поступает так, как ему подсказывает его совесть и, разумеется, уровень профессионализма. Кроме всего прочего скажу, что я люблю мультики, сам написал ряд картин, в том числе Барон Мюнхаузен. Мультфильмы — аллегорический жанр, с «примесью» некой буффонады. Во всяком случае, это, в принципе, веселый жанр, иногда с философским уклоном, но никогда с трагической развязкой (так мне кажется)…
- Помни, что ты человек
- Hominem te esse memento
P.S.
Co своей стороны я обращался с низким поклоном к — Провидению — надеюсь, оно разрешит мне подобное обращение — приславшему на многие годы мне такого нежного, умного, отзывчивого человека, которого я с гордостью называю своим Верным Другом Юрием Ащепковым.